22 августа Россия официально вступила во Всемирную торговую организацию. Наша страна установила абсолютный рекорд по вступлению в ВТО — 18 лет. Широкой публике казалось, что этот процесс никогда не закончится. Но в декабре 2011 года новость об одобрении Министерской конференцией ВТО заявки России облетела все мировые новостные ленты. Основным российским переговорщиком на протяжении долгих лет был выпускник МГИМО Максим Медведков. Как выглядел переговорный процесс изнутри? Какие чувства и мысли посещали человека, упорно и неуступчиво отстаивавшего интересы страны, но не прерывавшего переговоры? Читайте об этом в эксклюзивном интервью Максима Юрьевича журналу «Эндаумент» (вкладка «MGIMO Journal»).
Медведков во главе российской делегации
— Максим Юрьевич, сколько лет Вы руководили российской делегацией на переговорах о вступлении в ВТО?
— Я руководил делегацией 11 полных лет и 2 дня, хотя первое заседание рабочей группы состоялось еще в 1995 году в Женеве. Переговорный процесс пытались безуспешно начать даже во времена Советского Союза, а фактически его удалось запустить только в 1994–1995 годах. Активная же часть переговоров началась только после 2000 года. В процессе переговоров было необходимо договориться с 56 членами ВТО относительно доступа на рынки товаров, с 25 странами — об обязательствах по доступу на рынок услуг, с 94 — в отношении системных обязательств, касающихся выполнения Россией норм ВТО.
— Когда Вы начали участвовать в переговорах, предполагали ли, что они затянутся на такой срок?
— В 2000 году наши ожидания ограничивались 3–4 годами переговоров. Однако оказалось совсем не так. И хотя работа была действительно масштабной и интересной, наиболее динамичной она стала, конечно, в последние полтора года.
— Были ли моменты, когда Вам казалось, что переговоры зашли в тупик и ни к чему не приведут?
— В 2005 году мы уже были уверены, что переговоры завершатся в ближайшее время. Но переговорный процесс затянулся еще на много лет. Предпосылок этому было много: события в Южной Осетии, пауза в переговорах в связи с созданием Таможенного союза, когда нам пришлось объяснять, что союз соответствует нормам ВТО.
— Что Вы почувствовали в конце 2011 года, когда стало понятно, что Россия, наконец, вступает в организацию?
— Когда прозвучал стук молоточка председателя и стало ясно, что переговоры завершились и остаются формальности, было чувство какого-то опустошения. Все в шутку спрашивали, чем же мы будем заниматься завтра. Оказалось, завтра дел еще больше и они не менее значимы и интересны.
Россия и ВТО
— Какую выгоду принесет России членство в ВТО?
— ВТО объединяет 153 государства, эта организация регулирует 95% международной торговли. Если посмотреть на российскую экономику, она весьма зависима от состояния внешнего рынка: около 35–40% ВВП формируется за счет внешней торговли. Де-факто мы являемся активными участниками мировой торговли, де-юре — изолированы от ее правил, не можем участвовать в выработке международных торговых стандартов. Если мы ставим перед собой задачу модернизации экономики, для нас принципиален этот вопрос. Особенно если Россия планирует перейти от экспорта нефти и газа к производству и экспорту товаров с высокой добавленной стоимостью. Без членства в ВТО наша модернизация может быть ориентирована только на внутренний рынок и рынок Таможенного союза. Этого может быть недостаточно.
— Российская экономика достаточно модернизирована для вступления в ВТО?
— За все хорошее нужно платить. Цена билета известна — это снижение импортных тарифов в среднем на 3%. На мой взгляд, это небольшая цифра. В 2001–2002 годах мы проводили своего рода эксперимент — снизили российские импортные тарифы как раз на эти 3%, что привело к росту доходов бюджета. Наши предприятия стали конкурировать в условиях невысоких пошлин, и в последующем (в том числе в период экономического кризиса) никто не просил вернуть прежний размер пошлин. Поэтому не стоит переоценивать негативные последствия изменений импортных тарифов. К тому же у России есть десятки других инструментов, стимулирующих отечественную промышленность. Уверен, что изменение импортных тарифов не приведет к глобальным кризисным явлениям.
— На Украине вступление в ВТО, правда, состоявшееся во время мирового кризиса, совпало со снижением ВВП на 16,5%. Ждет ли Россию потеря в темпах роста ВВП?
— Мы проводили исследование в 2003–2004 годах, одной из задач которого была оценка последствий присоединения России к ВТО на макроэкономическом уровне. Эксперты пришли к выводу, что при наихудшем сценарии нас ждет снижение ВВП на 0,5%. На самом деле перед Россией не поставлены какие-то «сверхстрогие» обязательства, к тому же наша экономика очень устойчива к внешней среде.
— Это касается и сельского хозяйства? Многие эксперты говорят о потерях для отрасли после вступления России в организацию.
— Сельское хозяйство будет одним из главных выигравших. Вопреки критике наших аграриев. Перед российским сельским хозяйством стоит задача из импортера стать экспортером. В начале XX века мы были лидерами на мировом рынке в отрасли. У нас огромный потенциал, но отсутствует возможность продавать свою продукцию на внешних рынках, они закрыты для многих товаров. Задача ВТО — не только снижение барьеров, но и выравнивание условий конкуренции. Например, США и ЕС тратят астрономические суммы на поддержку сельского хозяйства, в то же время Россия не может оказывать такую поддержку: у нас есть ограничение по бюджету. Самое простое решение — добиваться приведения этой поддержки в равновесное состоянии через ВТО. России гораздо проще стимулировать сельское хозяйство не через деньги налогоплательщиков, а посредством торговой дипломатии. Инвестиции в торговую политику — самые прибыльные инвестиции в мире.
Важно, что ВТО ограничивает только те виды государственной поддержки, которые оказывают негативное влияние на конкурентную ситуацию на рынке. В нашем сельском хозяйстве, пожалуй, важна не столько ценовая поддержка производителей, сколько — возможности развития сельской инфраструктуры — и в этой сфере у нас нет ограничений со стороны ВТО. Главная задача сейчас — решить системные проблемы сельских территорий, провести модернизацию села и сохранить главный ресурс — людей.
— Кстати, сельскохозяйственные производители утверждают, что мы будем неконкурентоспособны по цене, в частности, из-за расходов, обусловленных климатическими условиями. Например, будем проигрывать тем же бразильцам, которые круглый год производят продукцию, находясь фактически на экваторе.
— Мы пытались использовать климатический фактор в разных конфигурациях на переговорах. В частности, объясняли партнерам, что русская зима длится с ноября по апрель, что вегетативный период растений значительно сокращен. На эти аргументы нам развернули карту и указали на Канаду. И ведь наши партнеры, безусловно, правы: есть страны, в которых климат не лучше, чем в России, и при этом они практически не субсидируют сельское хозяйство, но оно конкурентоспособно.
— И все-таки кто больше выигрывает от вступления России в ВТО — наша страна или иностранцы?
— Краткосрочный эффект оказывается больше для членов ВТО, долгосрочный — для вступающей страны, так как она получает возможность «играть по правилам». Я уверен, что мы в долгосрочной перспективе от вступления в ВТО только выиграем. Либерализация тарифов и пошлин приведет к снижению цен на рынке. Вы знаете, сколько в России стоит свинина?
— Хорошая — от 400 руб. за килограмм.
— Свинина в России стоит в 2 раза дороже, чем в Европе, из-за этого ежегодно пара миллиардов евро уходят дополнительно из кошельков потребителей, наших кошельков, к производителям. И это только за счет высоких пошлин.
Анатомия переговорного процесса
— Максим Юрьевич, расскажите, как в рамках ВТО проходят торговые переговоры? Требует ли это специальной подготовки?
— В отношении специалистов, безусловно. В команду переговорщиков отбор был довольно жестким, окончательно определились с выбором специалистов только через год. Кроме профильных и языковых знаний, переговорщик должен обладать определенными качествами, психологической устойчивостью, высокой работоспособностью. Интересно то, что 80% экспертов — женщины. Они более выносливы, трудоспособны, устойчивы и лучше понимают, как добиться цели. В делегациях многих стран переговоры ведутся женщинами, и мы тоже набрали «женскую» команду — коллеги достойно представили наши интересы.
— А какое подсознательное отношение существует к делегации, находящейся напротив за столом переговоров? Ведь, по сути, каждая уступка значима для экономики либо России, либо их страны?
— Мы никогда не были врагами с коллегами по переговорному столу. На переговорах о вступлении в ВТО случались абсолютно разные истории: бывали и ссоры, и скандалы, и шантаж. Но наши оппоненты выполняли ту же самую работу, что и мы — каждый на своей стороне. Главное здесь — найти общие точки взаимодействия и понимания.
— Отличается ли подход к переговорам с представителями разных культур?
— Безусловно. Когда мы готовимся к переговорам, обязательно советуемся с дипломатами и экспертами-регионоведами. Знания об обычаях, культуре, привычках партнера по переговорам необходимы. В некоторых случаях эти советы гарантировали нам 60–70% успеха. Так, однажды один из специалистов по конкретной стране (не стану ее называть) сказал мне: «На переговорах представьте, что вы на базаре. Когда вам скажут: „Хочу 100“, отвечайте не „50“, а „1“. Когда скажет — „50“, говорите — „2“ и никогда не соглашайтесь с контрпредложением сразу. Переговорщик к вам сам придет, может через день, а может через месяц, и обязательно предложит ваши условия». Любопытно, но все произошло именно так — мы эмоционально изображали базар и добились своего.
— Кто Вас первым поздравил из России, когда был подписан договор о вступлении России в ВТО?
Коллеги по команде. А я поздравил их. В этот день в Женеве были и руководители правительства, министерств, крупные бизнесмены. Событие было запоминающимся.
Медведков и МГИМО
— Расскажите, какой была учеба в МГИМО в ваше время? Что Вы помните из студенческой жизни?
— Учеба была интересной и разнообразной — я заканчивал факультет Международных экономических отношений. Например, у нас была такая специальная дисциплина, как товароведение, где учили различать и классифицировать самые различные типы товаров — меха, типы стали и т.д., мы могли их посмотреть и потрогать в оборудованном кабинете. Меня это выручило в профессиональной жизни, когда на переговорах с одной делегацией обсуждались специальные вопросы. Я запомнил из этого курса, как измеряли твердость металлов — либо по методу Бриннеля, либо по методу Роквелла, и выдал это на переговорах в очень подходящий момент. Сам не знаю, каким образом спустя столько лет вспомнил эту информацию. Контрагенты были, мягко говоря, удивлены: «Откуда вы это знаете?» А мы в институте сдавали зачет по измерению твердости металла, вот и все! В мое время было довольно интересное профессиональное образование и, конечно, великолепное языковое.
— Кого из профессоров вы помните?
— Из тех, кто преподает сейчас, — Николая Николаевича Ливенцева, остальные профессора уже на пенсии. Я заканчивал МГИМО довольно давно.
— Сегодняшние выпускники МГИМО идут работать либо в МИД, либо в бизнес. При этом раньше МГИМО готовил специалистов и для внешнеэкономических министерств. Почему нарушилась эта практика, на Ваш взгляд?
— Нынешние студенты экономических факультетов МГИМО изначально ориентированы на «большой бизнес». Система подготовки кадров крупных компаний основана на том, что они набирают будущих работников из студентов последних курсов вузов.
Тем не менее, бывает, что к нам в ведомство приходят молодые специалисты с прекрасным российским и даже западным образованием, мы спрашиваем: «Почему вы идете на государственную службу?» Они отвечают, что их так воспитали родители, что они патриоты и любят свою страну.
— А почему Вы не преподаете в МГИМО?
— Пока не приглашают.
— В последние годы Вы были очень заняты, но, если бы мы пригласили Вас читать цикл мастер-классов с сентября, Вы бы согласились?
— Конечно, ведь МГИМО — моя alma mater.
Асия ХАЛИТОВА,
Евгений БИРЮКОВ,
Фонд развития МГИМО
Медведков во главе российской делегации
— Максим Юрьевич, сколько лет Вы руководили российской делегацией на переговорах о вступлении в ВТО?
— Я руководил делегацией 11 полных лет и 2 дня, хотя первое заседание рабочей группы состоялось еще в 1995 году в Женеве. Переговорный процесс пытались безуспешно начать даже во времена Советского Союза, а фактически его удалось запустить только в 1994–1995 годах. Активная же часть переговоров началась только после 2000 года. В процессе переговоров было необходимо договориться с 56 членами ВТО относительно доступа на рынки товаров, с 25 странами — об обязательствах по доступу на рынок услуг, с 94 — в отношении системных обязательств, касающихся выполнения Россией норм ВТО.
— Когда Вы начали участвовать в переговорах, предполагали ли, что они затянутся на такой срок?
— В 2000 году наши ожидания ограничивались 3–4 годами переговоров. Однако оказалось совсем не так. И хотя работа была действительно масштабной и интересной, наиболее динамичной она стала, конечно, в последние полтора года.
— Были ли моменты, когда Вам казалось, что переговоры зашли в тупик и ни к чему не приведут?
— В 2005 году мы уже были уверены, что переговоры завершатся в ближайшее время. Но переговорный процесс затянулся еще на много лет. Предпосылок этому было много: события в Южной Осетии, пауза в переговорах в связи с созданием Таможенного союза, когда нам пришлось объяснять, что союз соответствует нормам ВТО.
— Что Вы почувствовали в конце 2011 года, когда стало понятно, что Россия, наконец, вступает в организацию?
— Когда прозвучал стук молоточка председателя и стало ясно, что переговоры завершились и остаются формальности, было чувство какого-то опустошения. Все в шутку спрашивали, чем же мы будем заниматься завтра. Оказалось, завтра дел еще больше и они не менее значимы и интересны.
Россия и ВТО
— Какую выгоду принесет России членство в ВТО?
— ВТО объединяет 153 государства, эта организация регулирует 95% международной торговли. Если посмотреть на российскую экономику, она весьма зависима от состояния внешнего рынка: около 35–40% ВВП формируется за счет внешней торговли. Де-факто мы являемся активными участниками мировой торговли, де-юре — изолированы от ее правил, не можем участвовать в выработке международных торговых стандартов. Если мы ставим перед собой задачу модернизации экономики, для нас принципиален этот вопрос. Особенно если Россия планирует перейти от экспорта нефти и газа к производству и экспорту товаров с высокой добавленной стоимостью. Без членства в ВТО наша модернизация может быть ориентирована только на внутренний рынок и рынок Таможенного союза. Этого может быть недостаточно.
— Российская экономика достаточно модернизирована для вступления в ВТО?
— За все хорошее нужно платить. Цена билета известна — это снижение импортных тарифов в среднем на 3%. На мой взгляд, это небольшая цифра. В 2001–2002 годах мы проводили своего рода эксперимент — снизили российские импортные тарифы как раз на эти 3%, что привело к росту доходов бюджета. Наши предприятия стали конкурировать в условиях невысоких пошлин, и в последующем (в том числе в период экономического кризиса) никто не просил вернуть прежний размер пошлин. Поэтому не стоит переоценивать негативные последствия изменений импортных тарифов. К тому же у России есть десятки других инструментов, стимулирующих отечественную промышленность. Уверен, что изменение импортных тарифов не приведет к глобальным кризисным явлениям.
— На Украине вступление в ВТО, правда, состоявшееся во время мирового кризиса, совпало со снижением ВВП на 16,5%. Ждет ли Россию потеря в темпах роста ВВП?
— Мы проводили исследование в 2003–2004 годах, одной из задач которого была оценка последствий присоединения России к ВТО на макроэкономическом уровне. Эксперты пришли к выводу, что при наихудшем сценарии нас ждет снижение ВВП на 0,5%. На самом деле перед Россией не поставлены какие-то «сверхстрогие» обязательства, к тому же наша экономика очень устойчива к внешней среде.
— Это касается и сельского хозяйства? Многие эксперты говорят о потерях для отрасли после вступления России в организацию.
— Сельское хозяйство будет одним из главных выигравших. Вопреки критике наших аграриев. Перед российским сельским хозяйством стоит задача из импортера стать экспортером. В начале XX века мы были лидерами на мировом рынке в отрасли. У нас огромный потенциал, но отсутствует возможность продавать свою продукцию на внешних рынках, они закрыты для многих товаров. Задача ВТО — не только снижение барьеров, но и выравнивание условий конкуренции. Например, США и ЕС тратят астрономические суммы на поддержку сельского хозяйства, в то же время Россия не может оказывать такую поддержку: у нас есть ограничение по бюджету. Самое простое решение — добиваться приведения этой поддержки в равновесное состоянии через ВТО. России гораздо проще стимулировать сельское хозяйство не через деньги налогоплательщиков, а посредством торговой дипломатии. Инвестиции в торговую политику — самые прибыльные инвестиции в мире.
Важно, что ВТО ограничивает только те виды государственной поддержки, которые оказывают негативное влияние на конкурентную ситуацию на рынке. В нашем сельском хозяйстве, пожалуй, важна не столько ценовая поддержка производителей, сколько — возможности развития сельской инфраструктуры — и в этой сфере у нас нет ограничений со стороны ВТО. Главная задача сейчас — решить системные проблемы сельских территорий, провести модернизацию села и сохранить главный ресурс — людей.
— Кстати, сельскохозяйственные производители утверждают, что мы будем неконкурентоспособны по цене, в частности, из-за расходов, обусловленных климатическими условиями. Например, будем проигрывать тем же бразильцам, которые круглый год производят продукцию, находясь фактически на экваторе.
— Мы пытались использовать климатический фактор в разных конфигурациях на переговорах. В частности, объясняли партнерам, что русская зима длится с ноября по апрель, что вегетативный период растений значительно сокращен. На эти аргументы нам развернули карту и указали на Канаду. И ведь наши партнеры, безусловно, правы: есть страны, в которых климат не лучше, чем в России, и при этом они практически не субсидируют сельское хозяйство, но оно конкурентоспособно.
— И все-таки кто больше выигрывает от вступления России в ВТО — наша страна или иностранцы?
— Краткосрочный эффект оказывается больше для членов ВТО, долгосрочный — для вступающей страны, так как она получает возможность «играть по правилам». Я уверен, что мы в долгосрочной перспективе от вступления в ВТО только выиграем. Либерализация тарифов и пошлин приведет к снижению цен на рынке. Вы знаете, сколько в России стоит свинина?
— Хорошая — от 400 руб. за килограмм.
— Свинина в России стоит в 2 раза дороже, чем в Европе, из-за этого ежегодно пара миллиардов евро уходят дополнительно из кошельков потребителей, наших кошельков, к производителям. И это только за счет высоких пошлин.
Анатомия переговорного процесса
— Максим Юрьевич, расскажите, как в рамках ВТО проходят торговые переговоры? Требует ли это специальной подготовки?
— В отношении специалистов, безусловно. В команду переговорщиков отбор был довольно жестким, окончательно определились с выбором специалистов только через год. Кроме профильных и языковых знаний, переговорщик должен обладать определенными качествами, психологической устойчивостью, высокой работоспособностью. Интересно то, что 80% экспертов — женщины. Они более выносливы, трудоспособны, устойчивы и лучше понимают, как добиться цели. В делегациях многих стран переговоры ведутся женщинами, и мы тоже набрали «женскую» команду — коллеги достойно представили наши интересы.
— А какое подсознательное отношение существует к делегации, находящейся напротив за столом переговоров? Ведь, по сути, каждая уступка значима для экономики либо России, либо их страны?
— Мы никогда не были врагами с коллегами по переговорному столу. На переговорах о вступлении в ВТО случались абсолютно разные истории: бывали и ссоры, и скандалы, и шантаж. Но наши оппоненты выполняли ту же самую работу, что и мы — каждый на своей стороне. Главное здесь — найти общие точки взаимодействия и понимания.
— Отличается ли подход к переговорам с представителями разных культур?
— Безусловно. Когда мы готовимся к переговорам, обязательно советуемся с дипломатами и экспертами-регионоведами. Знания об обычаях, культуре, привычках партнера по переговорам необходимы. В некоторых случаях эти советы гарантировали нам 60–70% успеха. Так, однажды один из специалистов по конкретной стране (не стану ее называть) сказал мне: «На переговорах представьте, что вы на базаре. Когда вам скажут: „Хочу 100“, отвечайте не „50“, а „1“. Когда скажет — „50“, говорите — „2“ и никогда не соглашайтесь с контрпредложением сразу. Переговорщик к вам сам придет, может через день, а может через месяц, и обязательно предложит ваши условия». Любопытно, но все произошло именно так — мы эмоционально изображали базар и добились своего.
— Кто Вас первым поздравил из России, когда был подписан договор о вступлении России в ВТО?
Коллеги по команде. А я поздравил их. В этот день в Женеве были и руководители правительства, министерств, крупные бизнесмены. Событие было запоминающимся.
Медведков и МГИМО
— Расскажите, какой была учеба в МГИМО в ваше время? Что Вы помните из студенческой жизни?
— Учеба была интересной и разнообразной — я заканчивал факультет Международных экономических отношений. Например, у нас была такая специальная дисциплина, как товароведение, где учили различать и классифицировать самые различные типы товаров — меха, типы стали и т.д., мы могли их посмотреть и потрогать в оборудованном кабинете. Меня это выручило в профессиональной жизни, когда на переговорах с одной делегацией обсуждались специальные вопросы. Я запомнил из этого курса, как измеряли твердость металлов — либо по методу Бриннеля, либо по методу Роквелла, и выдал это на переговорах в очень подходящий момент. Сам не знаю, каким образом спустя столько лет вспомнил эту информацию. Контрагенты были, мягко говоря, удивлены: «Откуда вы это знаете?» А мы в институте сдавали зачет по измерению твердости металла, вот и все! В мое время было довольно интересное профессиональное образование и, конечно, великолепное языковое.
— Кого из профессоров вы помните?
— Из тех, кто преподает сейчас, — Николая Николаевича Ливенцева, остальные профессора уже на пенсии. Я заканчивал МГИМО довольно давно.
— Сегодняшние выпускники МГИМО идут работать либо в МИД, либо в бизнес. При этом раньше МГИМО готовил специалистов и для внешнеэкономических министерств. Почему нарушилась эта практика, на Ваш взгляд?
— Нынешние студенты экономических факультетов МГИМО изначально ориентированы на «большой бизнес». Система подготовки кадров крупных компаний основана на том, что они набирают будущих работников из студентов последних курсов вузов.
Тем не менее, бывает, что к нам в ведомство приходят молодые специалисты с прекрасным российским и даже западным образованием, мы спрашиваем: «Почему вы идете на государственную службу?» Они отвечают, что их так воспитали родители, что они патриоты и любят свою страну.
— А почему Вы не преподаете в МГИМО?
— Пока не приглашают.
— В последние годы Вы были очень заняты, но, если бы мы пригласили Вас читать цикл мастер-классов с сентября, Вы бы согласились?
— Конечно, ведь МГИМО — моя alma mater.
Асия ХАЛИТОВА,
Евгений БИРЮКОВ,
Фонд развития МГИМО
