В апреле 2018 года стартует образовательная программа «Управление территориальным развитием (УТРО)», организованная Архитектурной школой МАРШ и ИГСУ РАНХиГС.
Накануне старта программы портал Архитектурного совета города Москвы «Архсовет» попросил директора Института государственной службы и управления (ИГСУ) РАНХиГС Игоря Барцица рассказать о том, кто управляет городскими переменами, как уживаются архитекторы и чиновники, а также о том, какое значение имеет идея или легенда для развития территории.
—Игорь Нязбеевич, успешный начальник в современном мегаполисе – кто он и зачем нужен?
— Возможно, это покажется странным, но, как директору Института государственной службы и управления Президентской Академии, призванному готовить будущих «чиновников», «лидеров», «начальников», мне не нравится, когда молодые люди на вопрос, кем они видят себя в будущем, незамысловато отвечают: «начальниками». Уверен, что амбициозный человек в начале своей карьеры не должен определять для себя именно такую перспективу. Человек вначале должен состояться в некоей профессии, а уже в ходе своего профессионального роста либо в силу удачного стечения обстоятельств, либо в силу осознания своих способностей изменить существующий в его профессии порядок вещей к лучшему, нередко и от безысходности человек приходит к пониманию своего начальствующего предназначения.
В преддверии футбольного чемпионата позволю себе такое сравнение: если иные образовательные учреждения страны готовят игроков на поле, то наше предназначение — сформировать гильдию арбитров. И игроки, и арбитры должны знать правила игры, но требования к их компетенциям и их роль на поле различны. Вряд ли мы ждём от арбитра способностей в эффектном кульбите направить мяч в ворота, его задача — обеспечить проведение матча, соблюдение правил, fair play, то бишь честную игру и справедливый результат, избежать потасовок и вовремя показать красную карточку.
— Насколько сегодня будущие или действующие государственные служащие должны быть лояльны по отношению к городской власти?
— Очень непростой вопрос для демократического общества. Любой гражданин, в том числе и представитель государственной службы, вправе иметь свои политические убеждения, оценивать, анализировать, критиковать. В то же время нахождение на государственной службе предполагает соблюдение целого ряда законодательно определённых требований и ограничений. Из их соблюдения и формируется правило лояльности. Но это правило ни в коем случае не предполагает «угождать всем людям без изъятия…». Лояльность предполагает согласие с основополагающими ценностями и целями системы, в которой работает человек, что не отрицает, повторюсь, критического анализа и стремления ее к совершенствованию.
— Перейдем от корпоративной лояльности к лояльности горожан к решениям городских властей. Москва реализует ряд масштабных программ по изменению города: от «Моей улицы» до реновации. Реакция жителей на эти перемены, мягко говоря, не однозначна. Как в данной ситуации должен реагировать профессиональный управленец?
— Власть должна чувствовать общество. Органы власти, институты, правоохранители, средства массовой информации скрупулезно подчитывают рейтинги доверия к ним со стороны населения. Далее вступает в силу самое элементарное понимание, применимое и к власти, и к человеку, и к институтам гражданского общества: чтобы понравиться, чтобы получить доверие, приходится быть открытым.
Применительно к Москве, учитывая столичный статус, значение в отечественной экономике и культуре, уровень образования, претензий и амбиций жителей, эти процессы проявляются особенно наглядно. Городские власти ввели в городской оборот целый пакет инструментов выявления ожиданий и требований граждан: от интернет-платформ формата «активный гражданин», до таких форм, как общественные слушания, опросы, голосования. Достоинства и недостатки формируемой в Москве модели учета мнения граждан в решении общегородских задач проявились при объявлении и начале реализации программы реновации.
Другое общее заключение состоит в том, что в современном обществе происходит изменение системы оценки качества управленческого труда. Это изменение обусловлено вполне материальными причинами. Критерии оценки качества управления в бедных сообществах и состоятельных весьма и весьма различны. Примитивная модель прогресса в бедных регионах, сообществах, где каждый новый построенный торговый или спортивный центр вызывают если и не всеобщее ликование, то уж, как минимум, никому не придёт в голову высказывать недовольство, а новый дом или новая дорога просто обязаны привести к углублению среди граждан чувства глубокой благодарности к власть имущим.
В обеспеченных и богатых сообществах ожидание аналогичных реакций выглядят наивными: для таковых сообществ действуют иные критерии в системе «что такое хорошо — что такое плохо» в системе государственного управления. Для подтверждения данного тезиса можно привести реакцию сообществ на предложение центральных властей экономически развитых государств провести в том или ином городе олимпиаду. Посмотрите на небезынтересную историю с заявками на проведение летних олимпийских игр 2024 года: претендент от США Бостон был снят в силу противодействия местных властей и населения; претендент от Германии Гамбург провёл референдум, в ходе которого его жители выступили против. Не думаю, что людям в этих городах чужды принципы Пьера де Кубертена, скорее причина в другом: центральным властям нечего предложить этим городам в обмен на суету и сутолоку подготовительных мероприятий.
В состоятельном, богатом обществе меняются ценности и потребности населения: не нужно торговых центров, новых спортивных или культурных комплексов больше, чем городское комьюнити способно использовать.
И вот это – принципиальный момент, который сейчас, на мой взгляд, происходит в Москве. Прогресс меняет свое предназначение, что является одной из основ современных городских конфликтов. Очевидно, что с ростом благосостояния меняются и критерии оценки эффективности властей. И если власть нуждается в поддержке со стороны горожан, то нужно ориентироваться на эти изменения. Стремление мы построим что-то новое и вот, смотрите, какие мы молодцы» сегодня сработает в бедном регионе или же только начавшем выбираться из бедности сообществе. В мегаполисе, где удовлетворены многие базовые потребности горожан, требования к переменам и способам их внедрения будут другие.
В этом контексте нам нужен вдумчивый и конструктивный разговор. При понимании, что москвичи как жители современного и достаточно богатого города предъявляют к городской власти куда более значимые и сложно реализуемые требования: такие как, например, учет мнения горожан, социальные лифты, свобода самовыражения, качество использования свободного время и способы его проведения, возможности развития творческих способностей детей и так далее.
— Кто или что в Москве, на ваш взгляд, является «заказчиком» изменений городской среды?
— Сама городская среда и является заказчиком. Меня часто спрашивают гости столицы: «Как вы в Москве живете?». С вполне явным подтекстом, как, мол, мы выживаем в этой энергетике всеобщего и вечного движения неулыбчивых людей. Понимая контекст, в ответ уже традиционно отшучиваемся: «Что вы! Мы в Москве не живем, мы в Москве работаем». Москва, как город, не очень приспособлен для жизни в общечеловеческом комфортном понимании этого слова. Здесь много возможностей и перспектив, но мало человеческой среды. Сейчас это постепенно меняется, большей частью, какими-то рывками: в одном месте появляется парк, в другом – арт-кластер, происходят фестивали. Эти перемены не могут не нравиться, у города определенно появилась новая линия развития.
— Кто должен решать, каким быть новому облику города? Как вы относитесь к попыткам привлечь жителей к принятию фундаментальных решений по той же программе реновации?
— Любой диалог всегда интереснее монолога, если только монолог не принадлежит Михаилу Жванецкому.
— Или его имитация?
— Лучше имитировать, чем не разговаривать вообще. Властям необходимо доводить до общества смысл и цели своих действий. Такой разговор должен стать политикой власти. Нормальный разговор на тему: а устраивает ли горожан такая среда, хотят ли они, чтобы в этом доме через 20 лет жили их дети или внуки? Человек может отличить плохое от хорошего. Если с ним разговаривать, то он поймёт.
Возьмем пример, который впору изучать как кейс в университетах: Олимпийская стройка в Сочи. Сочинцы прожили на обочине дорог с проезжающими громыхающими грузовиками 7 лет, были проблемы, протесты, что в данной ситуации нормально. Но власти выходили к людям, к экологам, к переселенцам, честно разговаривали с ними, иногда платили, «заливали пожар» деньгами, давайте и в этом отдавать себе честный отчет. Есть разные методы решения конфликтных ситуаций, но они работают только тогда, когда все стороны готовы к разговору. В случае с городскими изменениями и городскими конфликтами ситуация следующая: инициатор перемен – городские власти, поэтому бремя доказывания, разъяснения перспектив и планов лежит на них.
Следующий шаг в диалоге с людьми заключается в том, что конкретно власть предлагает взамен в рамках городских изменений. Если предложение адекватно, то оно будет понято и воспринято. Но зачастую то, что предлагается как альтернатива, выглядит ненамного лучше. Вот в результате реновации мы что хотим получить? Вместо пятиэтажных коробок двадцатиэтажные? Спасибо, не надо. Есть же красивые индивидуальные проекты, иная среда, разные направления строительства. Но только благодаря двум категориям людей существует крупнопанельное домостроение. С одной стороны, это люди небогатые, которые признают достойным жильем крупнопанельные дома, а с другой стороны — люди с «богатым» кошельком, но жадные и бедные духом, которые дорого продают это жильё. Все остальные ищут пути сделать город красивым, а дома действительно комфортными.
То, что было построено 50—60 лет назад в ходе массовой застройки, не просто устарело, это, честно говоря, уродует наш город. Убеждён, но и современное крупнопанельное домостроение не достойно нашего города. Очевидно, что оно и сегодня решает социальные задачи, как решали их в своё время хрущёвки. Но нужно понимать, что в перспективе от типового строительства рано или поздно мы должны отказаться. Просто потому, что это психологически вредно людям, которые живут в городе. Мне очень нравится приписываемая Оскару Уайльду в его беседе с журналистом из Цинциннати в ходе американского турне фраза: «Я удивляюсь, что ваши преступники не называют в качестве смягчающего обстоятельства редкостное безобразие вашего города». Архитектура – это часть воспитания. Сейчас мы получили, если угодно, архетип человека, воспитанного в условиях безобразной архитектуры. Какие требования мы можем предъявить к так называемому гопнику, если он вырос в городской среде, состоящей из безликих «муравейников», сквозных дворов и уродливого граффити?
Городу для решения множества проблем, включая социальные и криминальные, нужна интересная среда. Типовое домостроение ее не производит. Самое страшное, что нас может ждать в результате реновации в Москве, что, снеся «хрущевки», город построит на их месте, возможно, современные, повыше и поновее, но не менее уродливые здания.
— Насколько, с вашей точки зрения, эффективен управленческий механизм Москвы, который «дирижирует» сегодня городскими переменами?
— У меня складывается ощущение, что на уровне глобального управления городской инфраструктурой (крупные проекты в сфере транспорта, жилья, культуры и пр.) в Москве много успехов. Основные проблемы начинаются на уровне планирования, приближенного к обычной жизни. В европейских городах всегда обращаешь внимание на обилие небольших памятников, малых архитектурных форм, зачастую не имеющих особого культурного и исторического значения. Но именно они делают среду приятной для жизни и приближенной к человеку.
В проекции на Москву это выглядит следующим образом: город не может состоять только из глобальных проектов. В столице должно появиться множество центров притяжения со своей активностью, они должны быть разбросаны, должны быть автономны, чтобы люди не были обречены на ежедневное движение в центр и от него. Москва до сих пор функционирует как организм, где есть одно сердце — один центр. Никто не посягает на историческую роль существующего московского центра, но подобное пульсирование ритма жизни себя исчерпало. Городу нужно рассредоточение, приближение к жителям. Чтобы это организовать, нужны определенные управленческие навыки, которые сочетают компетенции градостроителя, архитектора, управленца, девелопера. Нужна способность увидеть, что именно в этих периферийных микро-центрах может быть интересного, зачем туда могут потянуться люди?
У каждой территории должна быть своя идея или даже легенда. Чтобы объяснить, что я имею в виду, приведу в пример Верону, значительная часть экономики которого функционирует на легенде о непослушной девочке, которая вопреки воле родителей связалась с мальчиком из неправильной семьи. Сначала вам как туристу показывают дом Джульетты, за вход в который вы платите 6 евро, потом провожают к могиле Джульетты, и вы платите за это еще 4,5 евро. Возмутительная алчность и почти мошенничество: 10,5 евро за посещение дома и могилы вымышленного литературного персонажа. И на этой легенде построен исключительно успешный сопутствующий бизнес: гостиницы, рестораны и прочее.
Где примеры аналогичного бизнеса в России? А ведь и в нашей литературе немало героинь, пошедших наперекор семье. Так только на нервном срыве Анны Карениной вполне можно было бы поднять жизненный уровень нескольких городков, расположенных вдоль железных дорог, а уж процветание станции Обираловка (ныне Железнодорожный) трагедия Карениной просто обязана обеспечить. Никто не водит экскурсии на место, где она гипотетически бросилась под поезд, не открывает рядом гостиниц, дискуссионных клубов, где велись бы жаркие споры о причинах жертвенного поступка Анны и о том, как она бросила вызов лицемерному светскому обществу или что-то типа этого.
Такие легенды – один из инструментов создания новых центров притяжения. Нельзя в Москве всех вести на Красную площадь или по иным общеизвестным маршрутам. У города должно быть множество своих историй – реальных и вымышленных, которые он рассказывает людям. А эти истории нужно создавать. И уметь ее монетизировать. Я просто уверен, что в моем Тропарево-Никулино обязательно сокрыта легенда всемирного значения. Не нашли – придумайте!
— Развитие города начинается с идеи или бизнеса?
— Сначала все-так идея. Вокруг нее объединяются люди. Что касается бизнеса, то по большому счету, ему нужно только одно – свобода. Он сам все вокруг себя обустроит. Вопрос в регламентации его свободы.
— Как программа УТРО вписывается в линейку образовательных программ ИГСУ РАНХиГС?
— Когда в 2013 году появилась идея объединить ресурсы РАНХиГС с Архитектурной школой МАРШ для создания междисциплинарной программы «Новые лидеры территориального развития» (чьей преемницей является программа УТРО), то мы с энтузиазмом за нее ухватились. Безусловно, мы – очень разные: Академия народного хозяйства и госслужбы и Школа МАРШ. Но нас объединяет поиск новых интересных проектов, развития городской среды, хочется, чтобы приходили новые управленцы, которые воспринимают регион, область, не как свою вотчину для кормления, а как возможность что-то изменить и сделать.
Почему мы решили сделать этот проект с МАРШем? Нам интересны их идеи, новые подходы. Почему «маршевцы» решили работать с нами? Наверное, потому, что они понимают, что одни идеи, без административной поддержки, без знания административных процедур так и останутся идеями, бумажной архитектурой или маниловскими мечтами в духе: «Ах, как было бы хорошо, если бы не мешала власть».
Поэтому УТРО – это попытка совместить профессиональных людей, разбирающихся в территориальном развитии, с теми людьми, которые могут это реализовать. Вот эта комбинация, на мой взгляд, очень полезна. Потому что мы даем соединение профессиональных градостроительных и управленческих навыков. Когда вы рисуете красивую картину красивой жизни в том или ином районе, нужно понимать, как в нем проходят инженерные коммуникации, кому принадлежит земля, как согласовать решения. Без этой «прозы жизни» ни один проект не может быть реализован.
— Но то что вы описываете – это функционал добротного департамента добротной девелоперской компании. В чем уникальность выпускников УТРО?
— В ее универсальности (насколько это возможно, конечно), в умении видеть картину целиком, понимать интересы всех сторон. Что касается того, насколько такие специалисты распространены в девелоперских компаниях, то я бы здесь поспорил. Мне кажется, что значительная часть проблем в нашем городе и происходит оттого, что архитекторы фантазируют сами по себе, а девелоперы осваивают деньги – сами по себе.
В той производственной модели работы над территориями, которую практикует программа УТРО, архитекторы могут объяснить девелоперам, инвесторам, собственникам земли на понятном им экономическом языке, что они намного больше заработают на качественном продукте, чем на сиюминутной прибыли. Со своей стороны, девелоперы тоже не останутся в долгу. Они смогут объяснить архитекторам, что тот или иной проект никогда не будет построен, несмотря на его красоту, потому что он нарушает сразу с десяток градостроительных нормативов, например. В таком диалоге и рождается истина. И появляются интересные городские истории и территории.
— Как не в лабораторных условиях образовательной программы УТРО, а в реальной жизни взаимодействуют управленцы и архитекторы? Кто из них главный?
— Конечно, хотелось бы, чтобы главным был архитектор, но сбыться такой мечте, надеюсь, никогда не суждено. Потому что решения принимает управленец. Именно он просчитывает разные последствия: экономические, социальные, — и несет за них ответственность. Архитектор в этом плане более свободен, но и менее ответственен, по большом счету, он отвечает своим вкусом и репутацией. Управленец же должен понимать, что он не является профессионалом в архитектуре и должен слышать мнение архитектурного сообщества. Должны быть регламенты и нормативно прописанные процедуры. Потому что волюнтаризм чиновника, который возомнил, что он все знает лучше всех – это страшно.
— А если президент страны, выборы которого не за горами, будет архитектором?
— Нет, давайте все-таки президентом страны останется юрист, который будет заниматься архитектурой государства, а не зданий. Власть должна определить правила игры и следить за их соблюдением, а не заниматься принятием решений по каждому зданию. Конечно, иногда хочется, чтобы кто-то стукнул кулаком по столу и запретил строительство в Москве «муравейников», а потом закрепил удар кулака указом. Существовал же в своё время запрет на строительство зданий выше колокольни Ивана Великого. С другой стороны, нельзя методом «кулак по столу» решать вопросы управления. Архитектура и градостроительство – это предмет сотрудничества и отображения интересов различных государственных и негосударственных акторов.
— В конце прошлого года на заседании Совета по культуре и искусству обсуждалась инициатива создания некоего министерства или агентства архитектуры, градостроительства и территориального развития, которое «в одном окне» решало бы все задачи. Вот прямо под выпускников программы УТРО? Работает ли такой механизм?
— Я не сторонник идей решать существующие проблемы посредством принятия нового закона, либо созданием нового ведомства. Ни один, ни второй путь не решает проблемы. Это снимет напряжение, создаст видимость процесса, но не приведет к результату. Когда мы говорим о городском управлении, городской среде, то не бывает таких «волшебных палочек». Требуются сложные управленческие и демократические процедуры, многоступенчатые механизмы обсуждения, принятия решений, внутри которых всем придется договариваться: представителям гражданского сообщества, профессиональных союзов, бюрократии. Таков демократический процесс. С ним нужно смириться и понимать, что только так — тяжело, с конфликтами, мы будем делать новую страну, новую архитектуру. Иначе не выйдет. Придется этому учить и учиться. И придется сочинять новые интересные образовательные программы, наподобие «УТРО», которые в нашем меняющемся мире будут, как мне кажется, очень востребованы.
