Каждый 4-й наш соотечественник не жалует электронное пространство. Кто эти люди? IT-скептики, маргиналы, представители старшего поколения? Почему они оказались на периферии НТП? Об этом корреспондент сайта Президентской академии поговорил с известным социологом, директором Центра полевых исследований Института социального анализа и прогнозирования РАНХИГС (ИНСАП) РАНХиГС Дмитрием Рогозиным.
– Дмитрий Михайлович, судя по последним данным социологов, 24% россиян никогда не пользовались интернетом. Хотя еще в начале нулевых специалисты утверждали, что «не охваченного интернетом» населения к 2020 году останется каких-нибудь 10%. По темпам интернетизации мы шли впереди планеты всей. И вдруг – каждый четвертый «вне игры». Какой была ваша первая реакция на эту цифру?
– Первой реакцией была уверенность, что данная оценка немного завышена. Я потом посмотрел ссылку на солидное исследование, которую вы прислали, и увидел, что не ошибся. Завышение налицо: оно может быть связано как с ошибкой в измерении, так и с вариативностью опроса. В среднем можно говорить, что никогда не пользуются интернетом 20% россиян. Имею в виду взрослое население, поскольку нужно учитывать, что социологи, как правило, опрашивают людей старше 18 лет. Поэтому, если вы пересчитаете этот показатель на все население (а мы отдаем себе отчет, что пользователи возрастной категории «от 10 до 18 лет» практически поголовно пользуются интернетом), то эта цифра будет еще меньше.
Что любопытно – на упомянутую статистику не повлияла даже пандемия с ее всеобщей дистанционной занятостью. И это вполне объяснимо, потому что и до пандемии у нас среди работающих людей пользователей интернета было гораздо больше, чем в среднем по населению.
Конечно, мы тоже задаем эти вопросы участникам наших исследований. Судя по четырем замерам на протяжении прошлого года, где-то плюс-минус 80% российского населения старше 18 лет пользуются интернетом.
Причем, здесь наблюдаются различия по социальным стратам очень значимые. Допустим, если это люди с высшим образованием, то количество пользователей увеличивается до 91%. Если вы работаете, то есть, экономически активны, то аудитория пользователей составляет уже 93%. А если учитесь, причем неважно, в техникуме или в институте, то пользователей интернета уже 99%.
Единственная группа, которая действительно несет на себе признаки социального неравенства по отношению к сетевой аудитории, – это пенсионеры. Пользователей интернета на данный момент среди них всего 57%. То есть примерно 40% представителей этой возрастной категории абонентами интернета не являются.
При этом среди мужчин старше 70 лет им пользуются 48%, а среди женщин – 30%. Хотя женщины до 65 лет – времени наступления хрупкости, обострения болезней, – как правило, более активны в интернете, чем мужчины. А вот когда наступает старость, мы гораздо чаще обнаруживаем на этой возрастной ступеньке соотечественниц, которые никогда не обращались к web-сетям, и вряд ли, думаю, обратятся к ним в дальнейшем. В этой когорте 70-летних и старше находятся одинокие пенсионеры, у которых нет партнеров, дети разъехались.
Таким образом, первый признак, определяющий пользователя интернетом, – возраст. Второй – уровень доходов. Если семейный доход менее 20 тысяч рублей в месяц, то пользователей интернета порядка 66% среди мужчин, 62% среди женщин. Это колоссальное различие по отношению к 80% пользователей сети, которых мы обнаруживаем в целом по России.
Не менее сильное, хотя и косвенное, влияние на взаимоотношения со всемирной паутиной оказывают занятость и уровень образования. Просто значительная часть людей старшего возраста не получали высшее образование и, соответственно, так и не освоили электронные ресурсы.
– Но вернемся к самой первой цифре – четверть респондентов признаются, что обходятся без интернета. Разве это не сенсация?
– Нет, тут другое. В некотором смысле и Mediascope, и ВЦИОМ, и мы фиксируем прекращение поступательного роста интернет-аудитории. То есть тут мы дошли до предела. Этот рост будет продолжаться только с естественной убылью населения. Когда у нас уйдет поколение 60 – 65-летних, лет через 20 мы придем к 100%-му покрытию общества интернетом. А сейчас находимся на плато с перспективой постепенного возрастания – небольшого, не такого энергичного, какое было до 2019 года. Вы посмотрите – мы за 10 лет фактически провели полную интернетизацию всей страны!
– Умение жить в смешанном формате «цифра плюс офлайн» присуще большинству современных людей. Но для чего социологам знать (да еще в таких деталях) умонастроение тех, кто предпочел остаться в мире без интернета? Это их право, их жизнь, в конце концов...
– Как это – «для чего»? Для нас это первичная информация. РАНХиГС сейчас больше половины исследований делает в интернете. Мы опрашиваем интернет-аудиторию, и нам чрезвычайно важно знать, какие смещения мы получаем, каких людей не можем опросить.
Мы видим, что в результате существующей ситуации недополучаем в этом пространстве, во-первых, стариков, а во-вторых, бедных. Это очень значимая информация для нас, чтобы перевзвешивать выборки и вообще корректировать свои выводы.
– Это информация важна для социологов? Только для них?
– Это как раз ценнейший материал для журналистов, могущих по неосторожности козырнуть с телеэкрана или на газетной полосе ошибочными данными. В связи, например, с той же темой социального неравенства. Она наиболее актуальна сегодня, потому что все-таки пандемия очень сильно ее обострила. Вирус, конечно, ударил и по бизнесу, и по богатым, но чрезвычайно усугубил проблему и ситуацию бедности. Изучая бедность, в том числе и по интернету, мы должны делать очень значимые поправки на то, что огромная часть бедных людей просто никогда не была в пространстве трех w, и не будет там еще довольно долгое время.
– Так ли это плохо? Если исследователь не может взять интервью у респондента онлайн, то это проблема чья угодно, но не респондента. Или общество обязано во что бы то ни стало посадить «неграмотного» за компьютер и вывести в рунет? Как вы считаете?
– Видите ли, если бы у нас было развито то, что называется непрерывным профессиональным образованием, и даже просто (выкидываю «профессиональное») непрерывное образование, то этого вопроса даже не возникло бы. Наша самая большая социальная беда заключается в том, что образование у нас мыслится только с точки зрения профессиональной перспективы, карьеры. У нас образование карьерное. У нас нет образования для жизни. И оно заточено на молодежь. Увы, но его целевая аудитория искусственно заужена.
Я уже устал показывать пальцем коллегам: вы эйджисты полные (от английского “age” – возраст – Ред.). Как можно объявлять хоть что-либо и выставлять ограничение – до 45 лет, до 50, до 35... Это и стажировки, и заявки, и конкурсы, и летние школы. Это из года в год продолжается, кивают головой, когда им говоришь: «А почему человек в 60 лет не может у вас поучиться?» Кивают, и ничего. И это все воспроизводится, длится бесконечно.
– Это слово прозвучало у вас, как ругательное. Как вы сказали – «эйджисты»?
– Да, дискриминация по возрасту. И поэтому в существующей культуре образования этой, более зрелой группе, к сожалению, мало кто может помочь. Но если так посмотреть по сторонам, конечно, помогают энтузиасты, энкаошники различные, которые занимаются старшим возрастом и думают о таком понятии как активное, осмысленное долголетие.
– Ректор педагогического вуза инициировал недавно «серебряный университет». Но ведь и за рамками формального образования не так уж сложно при желании организовать сеть курсов для пожилых соотечественников.
– Нельзя. Это то же самое, как в Советском Союзе организовывали изучение иностранных языков, но подавляющее большинство граждан не могли не только выехать, но и послушать их носителей. То есть функциональность иностранного языка близилась к нулю. Поэтому и учили его через пень-колоду.
Точно так же и тут – пока у старика нет понимания, зачем ему нужна эта компьютерная грамотность, он никогда ей заниматься не будет. Я говорю не про «какую клавишу нажать». Тем более, что современные технологии таковы, что там и учиться-то не надо, это больше имитация, чем обучение. Нажал кнопку – у тебя все открылось. Интерфейсы интуитивно понятны. Гораздо важнее отвечать на вопрос: зачем пожилому человеку входить в интернет? Когда такого рода ответы найдутся, тогда начнется и включение старших возрастных групп в эту среду.
– Предлагаю сделать эту тему главной в нашем следующем разговоре. Спасибо за интервью!
