3 апреля исполняется семь лет со дня кончины Владимира Дмитриевича Сарабьянова (1958–2015), известного реставратора и искусствоведа, стоявшего у истоков факультета церковных художеств ПСТГУ.
Владимир Дмитриевич потрясающе интересно читал один из главных предметов в программах обучения на ФЦХ – историю древнерусского искусства. У многих учеников в памяти остался яркий образ: Владимир Дмитриевич читает лекцию, стоя на лесах у реставрируемых им знаменитых древних фресок Новгорода и Пскова. Этот способ передачи знания, нацеленный на осязаемое восприятие памятника, и поныне служит ориентиром для преподавателей факультета. Совместно с профессором Энгелиной Сергеевной Смирновой Владимир Дмитриевич написал книгу «История древнерусской живописи» – это наиболее полный современный научный обзор древнерусской живописи и учебник для всех искусствоведов.
В день памяти Владимира Дмитриевича публикуем воспоминания о нем его ученицы и выпускницы ФЦХ Анны-Марии Макаровой. Под его руководством она написала кандидатскую диссертацию; к сожалению, защищать работу пришлось уже после его кончины. Эти воспоминания впервые были опубликованы в 2015 году в XIII сборнике научных трудов кафедры истории и теории христианского искусства ПСТГУ «Искусство христианского мира», посвященном памяти В. Д. Сарабьянова.
Воспоминания об учителе
Наверное, каждый, кто обращается к воспоминаниям о своем учителе и наставнике, вынужден больше говорить о себе: о том, как формировался как специалист, как обретал профессиональный рост, проходил шлифовку под влиянием яркой личности. Возможно, на другое у него и нет права, ведь ученик – это не родственник, не друг, не многолетний сотрудник, а всего лишь студент или аспирант выдающегося ученого. Отношения с научным руководителем у каждого складываются по-своему. Кто-то видит его чуть не каждый день, может, кроме науки, обсуждать личные обстоятельства… Мои воспоминания о Владимире Дмитриевиче состоят из ряда встреч – их, увы, было не так много, как хотелось бы теперь. Но каждая запомнилась как неповторимая, даже судьбоносная, определившая дальнейшую жизнь.
Владимира Дмитриевича Сарабьянова я впервые увидела у нас на факультете церковных художеств в Свято-Тихоновском университете. Он пришел читать лекции о Софии Киевской. Мы тогда были студентами второго курса и, наверное, плохо понимали, кто перед нами, хотя, конечно же, знали, что это «великий человек», читали его статьи. Но я очень хорошо помню, как на этих лекциях впервые множество фрагментарных и слегка разрозненных впечатлений о древнерусском искусстве в моей голове внезапно соединились в цельную, логичную, живую систему. Это было очень интересно и напоминало какое-то откровение, а главное, очень возвышало нас в собственных глазах.
Однако настоящие встречи начались с моего диплома, посвященного грузинской средневековой живописи, церкви XII века в Бетании. По просьбе факультета Владимир Дмитриевич согласился быть моим рецензентом на защите, а я по студенческому обыкновению сильно затянула работу и все никак не могла закончить текст… Наконец, когда все сроки были исчерпаны, я позвонила ему и представилась. Он ответил: «Я очень рад. А где текст? – Я, распечатаю, принесу, скажите куда? – Да кто же в наши дни распечатывает! Пришлите по почте, только поскорее!» Он терпеть не мог, когда ему приносили эти пачки бумажек и даже не брал их в руки: «Прикажете мне, может быть, еще поправки карандашом написать?»
Защита прошла успешно, он посоветовал мне, «ввиду явного таланта», заниматься стилистическим анализом. Я же тогда ни о какой науке не думала – после преддипломного кошмара хотелось поскорее начать делать что угодно, но только не писать, да и особых способностей я у себя не наблюдала. Однако узнав, что я родилась в Грузии, он спросил: «А что дальше? Бросите свою Грузию на уровне диплома? – Нэт! Нэ брошу! – взыграли во мне все патриотические чувства семи колен моих предков, живших в Грузии с XVIII века». Таким образом, стало очевидно, что я должна свое исследование о Бетании довести до конца и сделать это под его руководством.
Осенью, вернувшись из своего свадебного путешествия в Индонезию и опять затянув до последнего дня сроки подачи документов в аспирантуру, я позвонила Сарабьянову, как будто он все лето сидел и ждал, когда Маша Макарова соизволит сделать ему предложение стать ее научным руководителем. С некоторым трудом восстановив мой образ в своей памяти, он сказал: «Да-да, Бетания… Приезжайте, обсудим. – Владимир Дмитриевич, а куда приехать? – спросила я, подразумевая станцию метро. – В Полоцк, Маша, я в Полоцке, на лесах…»
Моя подруга, заядлая путешественница, с энтузиазмом восприняла идею вместе ехать в Полоцк, предложив добираться через Великие Луки и «по дороге» заодно посмотреть Карево, Музей-усадьбу М. П. Мусоргского. Не буду пересказывать всех перипетий нашего пути (усадьбу мы так и не увидели, а российско-белорусскую границу пересекали пешком в каком-то лесу, сопровождаемые стаей бродячих собак). Добравшись до Полоцка, замученные и голодные, мы разыскали домик, где живут реставраторы. Сарабьянов поджидал нас на крыльце с широкой улыбкой: «Доброе утро! Правда, как удобно стало – пустили прямой поезд “Москва – Полоцк”. Чисто, белые рушники везде, не надо ехать на перекладных».
После утреннего чая и беседы пошли в храм на леса. Владимир Дмитриевич парил по ним, рассказывал о Евфросинье Полоцкой с такой теплотой, как будто был лично с ней знаком. Говорил о программе росписи, стиле – так, что казалось, ему открыто какое-то тайное знание, как будто этот реставрационный проект у них со святой Евфросиньей совместный. Я решила сказать ему что-нибудь приятное: «Владимир Дмитриевич, как Вы интересно все говорите – и как Вы пластично лазите по лесам! – Издеваетесь? Она издевается! Я же раб этой лампы! – и с трагическим выражением указал на реставрационный фонарь».
Первый год в аспирантуре. Звоню, что-то долго говорю… «Маша, Вы уже семьдесят шесть раз сказали: “Владимир Дмитриевич”, еще что-то хотите сказать или это все?» – я тогда уже осознавала всю меру ответственности и очень боялась его разочаровать. Тем не менее, дело продвигалось, части работы обсуждались на секторе в Государственном институте искусствознания, куда он приходил в энергичном настроении, внося в ученое собрание свойственный ему дух свободы. Поддержка от него была неимоверная, он окрылял, давал возможность осознавать себя настоящим исследователем. С удовольствием занимаясь анализом стиля, я все отодвигала самое сложное – программу, иконографию и прочее. Однажды, все-таки преодолев себя и с трудом написав главу о программе ветхозаветного цикла Бетании, я пришла к нему в мастерскую на Кадашевской набережной. Еще не видя меня, он громко спросил из соседнего помещения: «Маша, Вас сразу бить или попозже? – Что, так плохо? – Не плохо, а очень плохо. Что Вы все пересказываете других? Как сказал тот, да как сказал этот, как подумал такой-то, но не сказал, как сказал, не подумав… Так нельзя! Думайте своей головой, Вы ученый, чего Вы боитесь? – Владимир Дмитриевич, я же стилем занимаюсь, а это все не мое. – Стилем она занимается, ха-ха! Ваш памятник – ключ к живописи средневековой Грузии. Придется Вам писать о ветхозаветной программе Бетании, о Страстном цикле, о Страшном Суде – и все это еще надо будет связать между собой. Как же Вы это все сделаете, сам не понимаю, – и, с самой одушевленной улыбкой, – мне Вас жалко, ну и влипла…»
Грузию он любил, при встречах всегда просил сказать ему что-нибудь по-грузински и сам рассказывал истории – например, как сломал ногу, упав с лесов в алтаре Гелати, а потом ходил, пока само все не заросло. Один раз рассказывал, как хотел подняться в Бочорму, где исключительной красоты живопись XII века, да так и не дошел, потому что в деревне под Бочормой пил вино с грузинским искусствоведом Юзой Хускивадзе… Пока он это говорил, я набросала схему программы росписи Бочормы, где загадкой для меня были композиции «Преображение» и «Воскрешение Лазаря» в алтарной зоне. Вдруг Сарабьянов меняется в лице: «Боже мой! Где Вы были раньше! Это же в очередной раз подтверждает мою гипотезу о “Преображении” в контексте Страстного цикла! – и, с сожалением, – Эх, и статью я уже опубликовал!»
Иногда я приносила ему свежее домашнее вино, которое делает мой папа. Он наливал бокалы мне и себе, и хотя мне было неловко, но я выпивала, потому что так нервничала, что не могла толком выразить свои идеи. Впрочем, он этих границ и дистанций не видел и сам всегда был исключительно прост в общении: «Маша, на кого Вы похожи: худая, тощая, бледная… Яичницу на сале будешь есть? – уже ставя сковородку. – Владимир Дмитриевич, из Ваших рук хоть реставрационные химикаты».
Я все время приглашала его поехать в Грузию, но он никак не мог выбрать для этого время, и уже показалось, что это не состоится никогда. И вдруг, в последний год общения, он сам начал проявлять инициативу: «На защиту Вас не выпущу, пока сам все не увижу». Осенью 2014 года у нас состоялась интересная переписка: «Владимир Дмитриевич, чувствую, мой роман с памятником начинает затягиваться, кажется, пора его завершать... – Да уж, роман с Вашей Бетанией затянулся и перешел в стадию взаимных упреков. Пора разрешить его кардинальным решением всех проблем, что выведет вас обоих на новый этап взаимоотношений, куда устремятся многие другие претенденты на Ваше драгоценное внимание – всякие Бочормы, Атени и вот еще какая-то неизвестная Акура. Завидую, так хотелось бы тоже все это увидеть. Пора мне на покой рабочий и все-таки съездить в Грузию по-серьезному. Я, к сожалению, опять того гляди уезжаю – 7 ноября в Ливан до 15 декабря. Приеду и буду в Москве, надеюсь на будущее более легкое, чем последние годы. Так что с 16 декабря звоните, увидимся, все обсудим, поговорим по-сердечному».
Встреча была удивительная… Меня прорвало, я наконец-то изложила ему все свои гипотезы и идеи. «Да, все правильно! Так и надо», – он все одобрил и сказал мне много драгоценных и мудрых слов о жизни и науке... И что он наконец-то все понял о древнерусском искусстве.
Пока мы говорили, я вдруг в первый раз заметила, что он пишет и рисует то правой, то левой рукой: «Владимир Дмитриевич, я тоже так могу! – Так Вы амбидекстер, как и я! Берите две ручки, пишите одновременно, давайте вместе!» – и двумя руками написал зеркально фразу: «Маша, успехов!»
Поездку в Грузию мы назначили на первую неделю апреля…
Анна-Мария Макарова,
кандидат искусствоведения, научный сотрудник Межобластного научно-реставрационного художественного управления, бригада памяти В. Д. Сарабьянова.
Апрель 2015 года
