В Книжном клубе РГГУ представили новое издание «Истории русской фольклористики» классика российской гуманитарной науки Марка Азадовского
В среду, 27 ноября в Российском государственном гуманитарном университете прошел круглый стол, посвященный переизданию книги Марка Азадовского «История русской фольклористики». В обсуждении книги приняли участие литературовед Константин Азадовский (сын Марка Азадовского), фольклорист и востоковед Сергей Неклюдов и историк Юрий Троицкий.
Константин Азадовский, потративший много времени на подготовку нового издания, рассказал об истории создания книги и ее сложной судьбе. Марк Азадовский (1988—1954), крупнейший русский фольклорист, литературовед и этнограф, много лет занимавшийся полевыми исследованиями устного народного творчества и сбором материалов по этнографии, задумал и начал работать над своим opus magnum во второй половине 1930-х годов, но значительная часть книги была написана уже в годы войны (ее рукопись была единственной вещью, которую ему удалось в 1942 году взять с собой в эвакуацию, когда он с семьей уезжал из блокадного Ленинграда). Автор надеялся издать ее после войны, однако в 1949 году стал одной из жертв «антикосмополитической» кампании (среди других пострадавших от нее были крупнейшие ученые-филологи — Григорий Гуковский, Виктор Жирмунский, Борис Эйхенбаум) и был уволен из Пушкинского дома и Ленинградского университета.
Книга Азадовского имеет обобщающий характер: его задачей было проследить историю осмысления и восприятия русского народа и народного творчества. В книге рассмотрен период с XVIII до начала ХХ века: автор подытоживает огромный материал, собранный его предшественниками, и прослеживает изучение фольклора в России на фоне развития русской общественной мысли, одновременно сопоставляя этот процесс с движением фольклористической науки на Украине, в славянских странах и Западной Европе.
Азадовский рассказывает, что на раннем этапе своего развития, в начале XIX века, русская фольклористика была ничуть не кустарной, но двигалась в том же направлении, что и западная, а отечественные исследователи того времени были прекрасно осведомлены о работах коллег из Европы. Среди героев книги — любомудры и славянофилы, Герцен и Белинский, представители русской мифологической школы Буслаев и Афанасьев, Веселовский и другие. Азадовский рассматривает фольклористику не как замкнутую самодостаточную науку, но как неотъемлемую часть общественной дискуссии, в которой проблемы народности, национальной культуры и т. п. постоянно выходят на первый план и становятся предметом ожесточенной борьбы (характерное название одной из глав — «Проблема фольклора в литературно-общественной борьбе первой четверти XIX века»).
«К изучению фольклора обращаются представители разных социальных групп и разных общественных течении?, — пишет Азадовский, — начинается борьба за фольклор и за его подлинную интерпретацию, и проявления этои? борьбы в тех или иных формах будут неизменно обнаруживаться на всем протяжении XIX века. Вождем и идеологом реакционных трактовок фольклора выступает Шишков; его концепциям противостоят демократическое понимание народности и демократические интерпретации фольклора, выдвинутые впервые Радищевым, позже продолженные Вольным обществом и декабристами». В известной степени книгу Азадовского можно считать исследованием по истории русской общественной мысли, рассмотренной под определенным углом.
Азадовский умер, так и не увидев свой главный труд напечатанным. Первый том был издан в 1958 году, а второй — в 1963-м. Выход книги стал значительным событием в советской гуманитаристике, на нее написали много рецензий, ее использовали в качестве учебника. «Процесс "оттепели" шел неравномерно, — отмечает Константин Азадовский. — Имя Марка Константиновича вызывало разного рода возражения, в книге тоже упоминались неудобные имена, в ней было довольно много иностранных имен и референций, поэтому второй том шел гораздо сложнее, чем первый. Самое поразительное, что в отличие от первого тома, изданного тиражом 15 тысяч экземпляров, тираж второго составил всего лишь 9 тысяч».
Тираж «Истории русской фольклористики» был по советским меркам ничтожным, книга давно стала букинистической редкостью, но при этом ничего сопоставимого по охвату материала и уровню анализа с тех пор в отечественной науке так и не появилось, поэтому о необходимости переиздания в ученых кругах говорилось уже очень давно.
«Главная проблема этой книги — проблема национальной идентичности, — говорит Азадовский, — проблема народа и, следовательно, народного творчества. Обобщающего труда, в котором процесс осмысления народа и народной культуры был бы представлен столь последовательно, как у Марка Константиновича, описавшего смену школ, тенденций и направлений науки, изучающей фольклор, за эти десятилетия так и не было создано, поэтому его работа и по сей день остается уникальной».
Также Азадовский высказал важную мысль о связи между традицией отечественной фольклористики и народничеством как общественным течением: «В России во второй половине XIX века работа фольклориста воспринималась в первую очередь как непосредственное собирание народного творчества. Движение в сторону деревни, от интеллигенции к мужику всегда было важной общественной темой, и Марк Константинович наследовал эту традицию, он был подлинным собирателем фольклора как живой старины. В этом смысле он очень отличался от другого крупнейшего фольклориста ХХ века, Владимира Яковлевича Проппа, значение которого бесспорно, но который ни разу не выезжал в экспедиции и не занимался полевой работой».
Далее о научной значимости книги высказались Сергей Неклюдов и Юрий Троицкий. Первый отметил, что «в последнее время ощущается дефицит осмысления науки как системы, науки как традиции, продленной во времени. Если история химии не является частью современной химии, то история фольклористики — это часть фольклористики. Мы можем осваивать наше предметное поле только с учетом предшествующих знаний, изложенных системно, но сегодня с таким системным изложением никто по тем или иным причинам не справляется».
По словам Троицкого, научная литература живет сравнительно недолго — лет десять-двадцать, «но, читая книжку, написанную в тридцатые годы и в начале сороковых, я воспринимал ее как абсолютно современную. Я думаю, это связано как раз с тем, что книга написана не только с позиции исследовательского отстраненного взгляда, но там есть очень сильная вторая линия — вскрытие имманентных законов развития фольклора как такового, которых ни носители, ни исследователи не замечали». Упомянули участники обсуждения и о советских рудиментах «Истории русской фольклористики»: многочисленные ссылки на Ленина, глава «Маркс и Энгельс о фольклоре» и общая детерминированность исследователя терминологией того времени очевидны, но это нисколько не умаляет достоинств книги и не мешает работе с ней.
В среду, 27 ноября в Российском государственном гуманитарном университете прошел круглый стол, посвященный переизданию книги Марка Азадовского «История русской фольклористики». В обсуждении книги приняли участие литературовед Константин Азадовский (сын Марка Азадовского), фольклорист и востоковед Сергей Неклюдов и историк Юрий Троицкий.
Константин Азадовский, потративший много времени на подготовку нового издания, рассказал об истории создания книги и ее сложной судьбе. Марк Азадовский (1988—1954), крупнейший русский фольклорист, литературовед и этнограф, много лет занимавшийся полевыми исследованиями устного народного творчества и сбором материалов по этнографии, задумал и начал работать над своим opus magnum во второй половине 1930-х годов, но значительная часть книги была написана уже в годы войны (ее рукопись была единственной вещью, которую ему удалось в 1942 году взять с собой в эвакуацию, когда он с семьей уезжал из блокадного Ленинграда). Автор надеялся издать ее после войны, однако в 1949 году стал одной из жертв «антикосмополитической» кампании (среди других пострадавших от нее были крупнейшие ученые-филологи — Григорий Гуковский, Виктор Жирмунский, Борис Эйхенбаум) и был уволен из Пушкинского дома и Ленинградского университета.
Книга Азадовского имеет обобщающий характер: его задачей было проследить историю осмысления и восприятия русского народа и народного творчества. В книге рассмотрен период с XVIII до начала ХХ века: автор подытоживает огромный материал, собранный его предшественниками, и прослеживает изучение фольклора в России на фоне развития русской общественной мысли, одновременно сопоставляя этот процесс с движением фольклористической науки на Украине, в славянских странах и Западной Европе.
Азадовский рассказывает, что на раннем этапе своего развития, в начале XIX века, русская фольклористика была ничуть не кустарной, но двигалась в том же направлении, что и западная, а отечественные исследователи того времени были прекрасно осведомлены о работах коллег из Европы. Среди героев книги — любомудры и славянофилы, Герцен и Белинский, представители русской мифологической школы Буслаев и Афанасьев, Веселовский и другие. Азадовский рассматривает фольклористику не как замкнутую самодостаточную науку, но как неотъемлемую часть общественной дискуссии, в которой проблемы народности, национальной культуры и т. п. постоянно выходят на первый план и становятся предметом ожесточенной борьбы (характерное название одной из глав — «Проблема фольклора в литературно-общественной борьбе первой четверти XIX века»).
«К изучению фольклора обращаются представители разных социальных групп и разных общественных течении?, — пишет Азадовский, — начинается борьба за фольклор и за его подлинную интерпретацию, и проявления этои? борьбы в тех или иных формах будут неизменно обнаруживаться на всем протяжении XIX века. Вождем и идеологом реакционных трактовок фольклора выступает Шишков; его концепциям противостоят демократическое понимание народности и демократические интерпретации фольклора, выдвинутые впервые Радищевым, позже продолженные Вольным обществом и декабристами». В известной степени книгу Азадовского можно считать исследованием по истории русской общественной мысли, рассмотренной под определенным углом.
Азадовский умер, так и не увидев свой главный труд напечатанным. Первый том был издан в 1958 году, а второй — в 1963-м. Выход книги стал значительным событием в советской гуманитаристике, на нее написали много рецензий, ее использовали в качестве учебника. «Процесс "оттепели" шел неравномерно, — отмечает Константин Азадовский. — Имя Марка Константиновича вызывало разного рода возражения, в книге тоже упоминались неудобные имена, в ней было довольно много иностранных имен и референций, поэтому второй том шел гораздо сложнее, чем первый. Самое поразительное, что в отличие от первого тома, изданного тиражом 15 тысяч экземпляров, тираж второго составил всего лишь 9 тысяч».
Тираж «Истории русской фольклористики» был по советским меркам ничтожным, книга давно стала букинистической редкостью, но при этом ничего сопоставимого по охвату материала и уровню анализа с тех пор в отечественной науке так и не появилось, поэтому о необходимости переиздания в ученых кругах говорилось уже очень давно.
«Главная проблема этой книги — проблема национальной идентичности, — говорит Азадовский, — проблема народа и, следовательно, народного творчества. Обобщающего труда, в котором процесс осмысления народа и народной культуры был бы представлен столь последовательно, как у Марка Константиновича, описавшего смену школ, тенденций и направлений науки, изучающей фольклор, за эти десятилетия так и не было создано, поэтому его работа и по сей день остается уникальной».
Также Азадовский высказал важную мысль о связи между традицией отечественной фольклористики и народничеством как общественным течением: «В России во второй половине XIX века работа фольклориста воспринималась в первую очередь как непосредственное собирание народного творчества. Движение в сторону деревни, от интеллигенции к мужику всегда было важной общественной темой, и Марк Константинович наследовал эту традицию, он был подлинным собирателем фольклора как живой старины. В этом смысле он очень отличался от другого крупнейшего фольклориста ХХ века, Владимира Яковлевича Проппа, значение которого бесспорно, но который ни разу не выезжал в экспедиции и не занимался полевой работой».
Далее о научной значимости книги высказались Сергей Неклюдов и Юрий Троицкий. Первый отметил, что «в последнее время ощущается дефицит осмысления науки как системы, науки как традиции, продленной во времени. Если история химии не является частью современной химии, то история фольклористики — это часть фольклористики. Мы можем осваивать наше предметное поле только с учетом предшествующих знаний, изложенных системно, но сегодня с таким системным изложением никто по тем или иным причинам не справляется».
По словам Троицкого, научная литература живет сравнительно недолго — лет десять-двадцать, «но, читая книжку, написанную в тридцатые годы и в начале сороковых, я воспринимал ее как абсолютно современную. Я думаю, это связано как раз с тем, что книга написана не только с позиции исследовательского отстраненного взгляда, но там есть очень сильная вторая линия — вскрытие имманентных законов развития фольклора как такового, которых ни носители, ни исследователи не замечали». Упомянули участники обсуждения и о советских рудиментах «Истории русской фольклористики»: многочисленные ссылки на Ленина, глава «Маркс и Энгельс о фольклоре» и общая детерминированность исследователя терминологией того времени очевидны, но это нисколько не умаляет достоинств книги и не мешает работе с ней.
